Сюда стоит приходить за неожиданным для Москвы ощущением разрядки психологического аккумулятора.
За древесной романтикой.
За душистой сиренью.
За городским парком в его, неожиданно, европейском смысле слова, а не тоталитарном.
Парком где можно валяться на газонах, не боясь нарваться на грозный оклик.
Парком где нет вечных могильников и отсутствия лавочек.
Где каждый может миролюбиво по-своему сойти с ума, и ему за это ничего не будет.
А есть поляны и лески, водоемы и тучи внезапно мирных горожан.
Изогнулась Москва-река, обдавая горожан водяной пылью и романтикой утерянной Москвы.
Путь в овраг, тенист, но не тернист.
В овраге два валуна, которым в качестве прикола кто-то приписал магические свойства, а нет на свете более простого способа проложить народную тропу.
На мужском камне аншлага не заметно.
Зато на женском молча восседают разномастные люди (включая одного мужика), в молчаливой солидарности молящие камень о маленьком женском счастье.
Я верю в то, что слово, сказанное многажды начинает вращаться.
Любое место, которому молятся, становится намоленным, воздух вокруг него начинает напоминать промоченную вату.
Это Стена Плача в Иерусалиме такая — она ведь не имеет отношения к тому, библейскому разрушенному храму, но намолилась так, что в этом эффекте висящей ваты сомневаться не приходится.
Есть вещи, которые люди в любой точке планеты не сговариваясь делают одинаково.
Везде одинаков Господень посев
И врут нам о разности наций
Все люди — евреи, но просто не все
Нашли в себе смелость признаться (с) Игорь Губерман.
Российская намоленность, правда, неизменно детски наивная и эклектичная.
Повисли на буддийских ленточных письмах георгиевские лоскуты. На всякий случай.
Распят и положен на алтарь снеговик. На всякий случай.
Господи, мы и снеговика тебе пожертвовали, и ленточку, и монетку кинули, и сигарету, и на камне посидели — что ж тебе еще, боженька, надо?
Боженька, извергни глубинные воды, дам всей счастья, и пусть никто не уйдет обиженным.
Я — эдакий Коля Герасимов в неожиданно открывшемся мире, ходит по парку, на диковины смотрит.
И каждый пригорок, как божье пастбище, поле божьей жатвы и божественных россыпей полон господними созданиями.
Творениями господними, нивами для возделывания.
Землями, жаждущими орошения.
Благородными животными, имя которых звучит гордо и ракурсы коих восхитительны.
Здесь нужно ходить, слушая обрывки разговоров.
И любоваться платьюшками, на которые снова, после засилия офисных эмансипированных одежек, кажется вернулась мода.
Мода на женственность у женщин, и мужественность у мужчин.
И мода на продолжение рода.
